Игумен Савва (Мажуко) 

Как священник, я испытываю массу профессиональных проблем. Одна из них – меня избегают всякие «богатенькие буратино». Это прямо-таки «комплекс священнической неполноценности».
То есть у всех нормальных батюшек есть спонсоры, а я, как Золушка, – ни крёстной, ни принца. Пришлось даже обратиться к словарям – может, я что-то не понял, не разобрался, ведь так бывает в жизни. Словари, важные и степенные, подтвердили мои смутные догадки.
Действительно, английское sponsor – «попечитель», «покровитель» — имеет латинское происхождение, и древние римляне слышали в нем семантику договора, поручительства. Sponsa это у латинян «невеста», «обручённая», а sponsalia – «помолвка», «обручение». А вот этимологический словарь английского языка даже отсылает к древнегреческому σπονδ?, которое имело значение договора или возлияния по поводу договора…
Тут мой праздный приятель, что сидит рядом и шатает стол, когда честные люди пишут, беспечно изрек: «вот потому у тебя и спонсоров нет…». Мы пропустим эту неуместную инвективу (слово-то какое!), даже скорее диатрибу (дышится легче!), если не филиппику (именины сердца!), и заметим, что приснопамятный Тертуллиан применял слово sponsor по отношению к крестным отцам.
В итоге: договор, помолвка, крёстный отец, и, конечно же, возлияния (здесь без плюралиса никак нельзя – уважать не будут).
Ну а если без шутовства, без юродства… Попы и деньги – устойчивый сюжет не только фольклора, но и жизни нашей, в которой гораздо больше прозы, чем стихов. Деньги и спонсоры становятся не только искушением, но довольно часто почти неразрешимой проблемой для многих храмов и обителей.
Я сейчас говорю не о моем случае, когда спонсоров нет, а наоборот, когда они «слишком есть» и своей помощью душат и шантажируют священника, беспардонно вторгаются в жизнь прихода или монастыря. Когда сами священники своим угодничеством и лестью или наглостью и неприкрытым диктатом развращают этих самых «благотворителей и благоукрасителей», открыто охотятся на всякого обеспеченного человека.
Думаю, у каждого читателя этих строк всплывет один-два и более примеров того, о чем я пишу. Но мне совсем не хочется разбирать эти случаи, обличать или увещевать, я просто хочу знать, как правильно?
Недавно приезжал мой друг из Америки. Он там давно и счастлив. Перебрался с семьей на заре перестройки и там же, на чужбине, обрел веру, и уже достаточно взрослым человеком окончил семинарию. Не православную, правда, протестантскую, но речь не о том.
Он цельный и верующий человек, и это не мешает ему быть глубоко порядочным и воспитанным. Поет на клиросе, читает лекции, помогает людям. Я его спрашиваю: как ты без гроша в кармане смог поступить в семинарию и получить степень? В чужой стране! В Америке!
Всё очень просто. Мой друг просто подходил к людям, замечу – к незнакомым людям, объяснял им свою ситуацию и просил оплатить не всё, а некоторую часть, показывая, что он сам над этим работает и некоторую сумму уже нашел.
Он мне сказал: Америка – христианская страна, страна, пропитанная библейской культурой, что бы о ней ни говорили, и каждый американец с детства воспитывается в сознании того, что десятая часть его средств — это чужие деньги, это деньги, которые ему не принадлежат, их следует отдать или на благотворительность, или на церковные нужды, по крайней мере, их нельзя тратить на себя, это – не твоё.
В нашей стране очень низкая библейская культура. Это правда. К сожалению, правда. Писание мы не читаем. В лучшем случае вычитываем. А Писание говорит, что вера Христова не просто моё частное дело, что я прихожу в церковь не только решать свои личные проблемы, удовлетворять религиозные потребности.
Прививаясь Христу, врастая в Церковь, я вливаюсь в церковную общину. Принимая Чашу  Евхаристии , я приобщаюсь Тела Христова, Его Кровь начинает течь в моих жилах, оживлять меня, наполнять подлинной Жизнью. Но я приобщаюсь также и тем, кто вместе со мной подходит к Чаше.
В этой Чаше жизнь Христова, моя жизнь и жизнь всех, кто стоит рядом со мной у Чаши, сливаются вместе. Это плавильный котел, тигель, в котором преодолевается раздробленность, отчуждение, в котором торжествует любовь и единство, жизни разных людей начинают пронизывать друг друга, жизнь брата и сестры во Христе проживается мною, жительствует во мне, а я в них, и все мы живем одной Жизнью Христовой.
Это опыт таинственный и мистический. Но его нет и быть не может, он превращается в фальшь и обольщение, если осязаемо и жертвенно моя жизнь не пересекается с жизнью моих братьев со-причастников.
Десятина – это некий образ, символ того, что я не могу жить только собой и только для себя. Десятая часть моих средств – чужие деньги, и если я трачу их на себя, я – ворую, я – вор, грабитель, я отнимаю чужое, и сколько этого я отнял за свою жизнь!
Десятая часть моих талантов и способностей – не моё, и один из моментов моего самовоспитания и духовной жизни – научиться дарить, отдавать, одаривать – красиво и рассудительно.
Жертва, благотворительная деятельность — это не просто единичный импульс, красивый и романтичный случай моей жизни. Это духовный труд, который требует воспитания и дисциплины, но рождается он от того вида ответственности, который ощущается кожей, который проникает «до разделения составов и мозгов».
И в этом смысле каждый христианин может и должен быть спонсором: трудиться и жертвовать не просто деньгами, но временем, силами, талантами, потому что это – благородно, это – красиво, это делает нас по-настоящему крестными отцами и матерями для всех тех, кто обделен любовью, теплом и нежностью.