Сергей Кокурин

Отец Георгий Чистяков считал, что в конце ХХ столетия человечество преодолело один из самых страшных кризисов в своей истории — кризис ужаса перед смертью. Это может показаться странным. Мы привыкли смотреть на прошлый век, скорее, глазами страха — как на время катастроф и неисчислимых жертв Гулага, Холокоста и разного рода тоталитаризмов. Но есть глубокая правда и в том, что именно в жестокий век поэт воспевает свободу, и в бесчеловечное время владыка Антоний (Блум) говорит о неотменяемости веры в человека, а отец Георгий — о победе жизни над смертью. «Ибо нашлись люди, — пишет он, — которые осознали, что Христос не приказывает возненавидеть цветы, и вообще все то, что мы называем словом «жизнь» … а призывает нас просто не бояться. В том числе и смерти».

Киевский священник Алексей Александрович Глаголев, спасший в годы немецкой оккупации Киева десятки людей, в том числе евреев от гибели в Бабьем Яру, был одним из тех, о ком мы тоже можем сказать: «ибо нашлись люди … »
По своему происхождению и воспитанию Алексей Глаголев, несомненно, принадлежит к просвещенной элите «старой» России. Он родился 2 июня 1901 года в Киеве, в семье профессора Киевской духовной академии, ученого-гебраиста, протоиерея Александра Глаголева, настоятеля храма Николы Доброго на Подоле.
Он был учеником выдающихся богословов начала ХХ века, руководителей Киевского религиозно философского общества профессоров КДА П . П . Кудрявцева и В . И . Экземплярского, и сам окончил в 1923году Богословскую академию со степенью кандидата богословия . Он был другом и духовным чадом известного в 20 -е годы проповедника Анатолия Жураковского , создателя катакомбной общины , ставшей ядром духовного сопротивления в Киеве 30 — х годов , куда также входила жена Алексея Глаголева Татьяна, а позднее — их дети , Магдалина и Николай.

На Покровской улице

В 1941 — 1943 годах , во время оккупации Киева , в маленьком храме при Покровской церкви на Подоле , где отец Алексей Глаголев был настоятелем , укрывалось такое количество певчих , псаломщиков , сторожей ,уборщиц , просфорниц и дворников , что их хватило бы на пять кафедральных соборов . Все эти люди получали справки , которые освобождали их от принудительных работ . В полуподвале теплого храма Иоанна Воина скрывалось также несколько семей , числившихся на работах в Штутгарте , Кенигсберге и даже умершими . Здесь жила с шестью детьми жена коммуниста , подполовника Красной армии , на которую донесли соседи . Приходской управдом Александр Григорьевич Горбовский , друг Глаголевых , как — то умудрялся обеспечивать весь этот немыслимый «штат» хлебными карточками . В любой момент в церковный двор могли нагрянуть с проверкой немцы : неподалеку находились их военный госпиталь и полицейский участок , перед которым неизменно стоял караул . Привлечь внимание немцев к обитателям Покровской церкви могли и дети , которые часто , увлекшись играми во дворе , начинали шуметь . Иногда управдом высказывал настоятелю свое естественное опасение . Но батюшка всегда отвечал: » Бог нам поможет « . Разумеется , если бы немцы узнали о том , что происходит на Покровской улице , ни священнику , ни управдому , ни их семьям, ни » штату»  мягко говоря , не поздоровилось бы . Но Бог помогал .
Он помог найти давно отмененные и чудом уцелевшие бланки свидетельств о крещении , на которых отец Алексей делал метрические выписки о крещении евреев , обращавшихся к нему за помощью после того , как28 сентября 1941 года на всех перекрестках Киева появился приказ о том , что  » все жиды города Киева долж ны явиться на Дегтяревскуюулицу около еврейского кладбища

Нашлась и спасительная церковная печать , которую сохранил друг Глаголевых , известный киевский терапевт Троадий Ричардович Крыжановский , живший в приходском доме на Покровской,3.
Во время разорения храма Николая Доброго в 1936 году он спрятал печать , и она помогла отцу Алексею отвести смерть от многих людей . Так , у знакомых крестьян в селе Злодиевка в 50 километрах от Киева поселили Изабеллу Наумовну Миркину , имевшую паспорт и метрическое свидетельство о крещении на имя «Татьяны Павловны Глаголевой» жены отца Алексея .
Совершенно отчаявшаяся , Изабелла Наумовна , у которой в Бабьем Яру погибла вся родня , постучалась к Глаголевым , умоляя спасти ее и десятилетнюю дочь Иру . Всю ночь отец Алексей и Татьяна думали , как помочь . И тогда Татьяна решила отдать свой паспорт женщине — благо , при тушении пожара , случившего в30- е годы в доме Глаголевых , его залили водой , и печать в нем расплылась . В документ вклеили фотографию новоиспеченной Татьяны Павловны , с которым та отправилась в деревню . «В этот период , вспоминал Алексей Глаголев , — моя жена чуть не поплатилась жизнью за свой отчаянный поступок. Ходившие по квартирам с целью реквизиции гестаповцы потребовали у нее паспорт и, когда его не оказалось, заявили, что отведут жену мою в гестапо как подозрительную личность. А уж из гестапо редко кто возвращался домой. Едва-едва удалось их упросить оставить жену в покое, удостоверив свидетельскими показаниями ее личность».

Но через два месяца Изабелла Наумовна снова вернулась на Покровскую улицу — сельские власти стали что-то подозревать, наводить о приезжей справки, и ей пришлось бежать в Киев. До конца оккупации она и ее дочь Ира жили у Глаголевых — в их квартире и на церковной колокольне — под видом родственниц.
Других несчастных, которым грозила смерть или отправка в Германию, селили в прилегающих к церкви домах. В том числе и в маленьком домике на Покровской улице под номером 6, где тайно проживала вместе с пожилой матерью-еврейкой Полина Давыдовна Шевелева .

Об этом доме стоит рассказать особо. Он был построен в 1909 году специально для настоятеля храма, протоиерея Александра Глаголева. Здесь прошли детство и юность Алексея, здесь, в «детской», жили они с Татьяной после венчания в 1924 году, здесь у них родились старшие дети — Магдалина и Николай. Это был тот самый «домишко священника», в который привел своего героя в самый трудный час жизни автор «Белой гвардии» Михаил Булгаков, старший сын профессора КДА  А. И. Булгакова, коллеги протоиерея Глаголева, не раз бывал в домишке и, как Алексей Турбин, беседовал с отцом Александром в тесном кабинетике, набитом книгами, за стенами которого был сад. Не случайно он отправил сюда своего главного героя, когда рушился привычный мир. У «добрейшего отца Александра» (как называли его киевляне) искали совета и поддержки многие, в том числе и многодетная семья Булгаковых, и он никому никогда не отказывал. В 20-е годы у Глаголевых находили спасительный кров беженцы и «лишенцы», которых новая власть выбросила из собственных домов на улицу. Дочь отца Алексея, М. А. Пальян-Глаголева в своих воспоминаниях называет имена тех, кто в разное время жил на Покровской, 6 — псаломщица Е. А. Максимович, дети сельского священника Павла Мартынюка — Сергей и Катюша, семьи Крыжицких, Околовичей, Балабушевичей … Народа бывало так много, что няне Дуне (в свое время также нашедшей приют у отца Александра — 18-летня Евдокия бежала от родителей из деревни, не желая выходить замуж за нелюбимого человека), приходилось спать на кухонной плите, подстелив тюфяк.

Но в 1930 году лишенцами стали и сами Глаголевы: их выселили, а дом отдали под детский сад. Профессор Глаголев с женой Зинаидой Петровной поселились «на сундуке» — на лестничной площадке под колокольней, где из мебели были только стол и большой сундук, на котором отец Александр отдыхал между службами.
Сюда часто к ним приходили внуки — Магдалина и Николай. Отец Александр читал внукам детские книги, рассказывал забавные истории, над которыми и сам заразительно смеялся, а бабушка Зинаида Петровна готовила на ступеньках лестницы обед. В 1936 году Зинаида Петровна простудилась и буквально угасла за десять дней. Когда выносили ее гроб, на мостовую падали камни — это комсомольцы разрушали храм Николы Доброго, в котором отец Александр прослужил настоятелем 35 лет. После смерти жены он прожил под колокольней еще девять месяцев, пока в ночь с 19 на 20 октября 1937 года к нему не пришли с обыском. После обыска, длившегося всю ночь, отца Александра увели в Лукьяновскую тюрьму, где через тридцать шесть дней он принял мученическую кончину. Когда по городу поползли слухи о том, что из тюрьмы по ночам тела расстрелянных вывозят на Лукьяновское  кладбище, Алексей несколько ночей «дежурил» там, скрываясь за деревьями, и действительно видел, как приезжал грузовик, и как сваливали тела в яму на одной из кладбищенских аллей. Он надеялся опознать отца, но находился слишком далеко и запомнил только место захоронения. Сегодня там стоит памятник-крест отцу Александру.

Когда в 1941 году Алексей Глаголев, уже рукоположенный и назначенный настоятелем Покровской церкви, переступил порог отчего дома на Покровской, 6, ему, как он позднее вспоминал, захотелось, чтобы дом, в память о покойном отце, послужил добрым целям. В нем-то он и укрыл Полину Давыдовну и ее мать.

Ангелы

О том, кого и как удалось спасти, отец Алексей по требованию церковного начальства написал в 1945 году краткую заметку для тогдашнего первого секретаря ЦК компартии Украины Н. Хрущева, готовившего отчет о деятельности духовенства на оккупированной территории. Рассказ священника ушел «наверх», и о нем забыли. Только через сорок пять лет, в 1990 году, он был опубликован в журнале «Новый мир». Спустя год израильский Институт памяти жертв и героев Холокоста Яд Вашем причислил Алексея Глаголева и его жену, Татьяну Павловну, к праведникам мира.
В их честь на Святой земле посадили деревья, а свидетельство вручили детям, потому что ни священника, ни его жены в живых уже не было. Благодаря людям, знавшим отца Алексея Глаголева, на стене дома, где он родился, установлена мемориальная доска. С
бронзовой плиты, как с иконы, на нас смотрят удивительно беззащитные лики двух священников — профессора, последнего ректора КДА, протоиерея Александра и праведника мира, протоиерея Алексея Глаголевых.

Безусловно, их можно назвать героями, хотя бы для того, что- бы вернуть смысл этому слову, которое, как и многие другие высокие понятия, ныне опошлено. Их можно назвать и святыми, потому что они жили евангельскими максимами и отдали жизнь «за други своя». Но все-таки я бы назвал их «ангелами». Отца Алексея и отца Александра объединяет не только родство, не только преемственность и верность священническому призванию. Они олицетворяют то редкое, сострадательное и кроткое служение ближнему, в котором мудрость соединяется с простотой, сила — с детскостью, вера — с доверием, а правда — с беззащитностью.
Ближним для них был всякий, кто нуждался в помощи здесь и сейчас. Отец Александр Глаголев помогал всем безоглядно, свои гонорары за книги и статьи отправлял по почте в разные уголки России людям, которых он мог и не знать, к нему, как в «последнюю инстанцию», обращались те, кого общество отвергало, преследовало. Помня «добрейшего отца Александра», совершенно незнакомые люди приходили позже и к его сыну, Алексею Глаголеву, зная, что он поможет. И он помогал так же безоглядно — евреям, которым грозил Бабий Яр, «выселенцам», которых сталинский суд выбрасывал а улицу , а в 50 — — е годы — молодым атеистам ,которые тайком приходили к нему для бесед «о вечном».
Михаил Булгаков был прав , изобразив в образе робкого , конфузившегося отца Александра своего духовника, священника Глаголева , который венчал его с Татьяной Лаппа в храме Николая Доброго в 1913 году . В знаменитом протоиерее , не побоявшемся во время еврейских погромов в 1905 году выйти навстречу разъяренной толпе,не найти того, чем обычно кичится современный человек — железобетонной уверенности в своей точке зрения , в своей правде . Не только Булгакову (который был в гимназии известным бузотером) он казался робким , уступчивым . Организаторы громкого дела Бейлиса очень надеялись на то , что лояльный и мягкий отец Александр Глаголев , которому предложили выступить на суде экспертом , не пойдет «против . Течения» и поддержит обвинение в ритуальных убийствах , инкриминировавшихся еврейскому народу . Однако отец Александр в   экспертном заключении нашел аргументы обвинителей необоснованными — и обвинение рассыпалось .
Все , кто знал Алексея Глаголева , говорят о его непрактичности и беззащитности (еще в гимназии за него приходилось заступаться младшему брату , Сергею) . Дочь отца Алексея , Магдалина Пальян — Глаголева ,вспоминает , что главной в их доме была мать , Татьяна Павловна , резкого , решительного нрава которой многие побаивались . Да, отец Алексей был и непрактичен , и физически слаб , и беззащитен перед грубой силой , но ведь и бушующее море усмирила не сила , а кротость Заснувшего от усталости . Слова «Не бойтесь!»обращены отнюдь не к героям.   И Алексей Глаголев не боялся . В 1936 гаду он нес на себе по улицам Подола крест , сброшенный с купола церкви Николы Доброго , и , несмотря на угрозы комсомольцев ,хранил его вместе с иконами и вещами отца в
квартире на Дегтярной улице , где ни с Татьяной и детьми жили после того , как их выселили из дома на Покровской . Отец Алексей был единственным в Киеве священником , кто отказался в апреле
1942 года служить молебен Гитлеру в честь дня его рождения . Он не побоялся в 1946 оду поселить при храме семью киевлян , квартиру которых занял энкаведист и которым суд (сталинский суд ! )предписал в 24часа убраться из Киева .
Страшный приказ оккупационных властей от 28 сентября 1941 г . содержал и недвусмысленные слова о том ,что все , кто будет прятать евреев или не сообщит о скрывающихся , поплатятся жизнью .
Отец Алексей не только укрывал евреев , но ходил в гестапо и ручался за подлинность документов о крещении и за то , что знает этих людей давно как православных . Его вызывали на допросы , избивали и предупреждали , что будет с ним и его семьей , если обнаружится , что он скрывает евреев . Но Бог посылал ангелов .
Одним из них был управдом Александр Горбовский . Он подстраховывал своего настоятеля , отдававшего нередко очень рискованные распоряжения. Это он селил евреев в домах прихода , скрывал сведения о лицах трудоспособного возраста , «прописал» под колокольней семью киевлян , выселенных по суду из собственной квартиры в 1946 году . Ангелами — хранителями были и монахини
Покровского монастыря , где отец Алексей служил в последние месяцы оккупации ; на коленях умолившие гестаповского офицера не расстреливать батюшку , которого немцы во время облавы зверски избили ,приняв его за скрывающегося еврея .

Татьянин день

Безусловно , ангелом — хранителем семьи , их трудного счастья была Татьяна . И Алексей пронес через всю жизнь , с первой их встречи в доме профессора В . И. Экземплярского и до последнего мига , не только свою любовь к ней , но и благодарность . Накануне операции (седьмой по счету),которой его сердце не выдержало, они вместе вышли из квартиры , держась за руки . Глубоко символично, что хоронили отца Алексея 25 января 1972 года, в Татьянин день. Накануне этого же дня, сорок восемь лет назад, они венчались.

Они встретились в начале 20-х годов — Алексей, студент Богословской академии, существовавшей частным порядком на квартирах профессоров КДА, а Татьяна, дочь сахарозаводчика Булашевича и выпускницы Института благородных девиц, оканчивала
гимназию. Оба приходили на улицу Боричев Ток к профессору Экземплярскому, у которого проходили занятия со студентами академии, н о также и собиралась молодежь, в том числе юные общинники Анатолия Жураковского и среди них Татьяна Булашевич. В один из дней Василий Ильич представил ей Алексея как своего ученика и старшего сына профессора Глаголева. Так соединились навек эти очень непохожие люди — добродушный и мягкий по характеру Алексей и резкая, прямая Татьяна.

Алексей рос в привычном с детства профессорско-церковном окружении. Еще ребенком, в играх он больше всего любил «строить» храмы и «крестить» в них сверстников. Никто не сомневался, что призвание Лёсика (так называли Алексея близкие и друзья) — священство, однако отец Александр считал, что сын должен стать священником не раньше, чем достигнет канонического возраста, а лучше — сорока лет. Алексей подчинился воле родителя. Вместе с тем, по семейному преданию Глаголевых, скромнейший отец Александр верил, что Лёсик будет епископом, и сын поддерживал эту честолюбивую надежду, прежде всего, тем, что блестяще учился — сначала в гимназии, в духовной семинарии, потом в Богословской академии. Однако сбыться «епископской» мечте было не суждено: Алексей встретил Татьяну. Его решение жениться отец Александр принял кротко. В канун именин Татьяны, 24 января 1924 года, он сам обвенчал молодых в храме Николы Доброго.

В отличие от профессорского сына, росшего в самой благоприятной обстановке, Татьяне очень рано пришлось испытать горе и стать самостоятельной. В возрасте пяти лет она осталась без отца, а в двенадцать — без матери: летом 1917 года, когда семья отдыхала в имении возле деревни Бочечки, местные крестьяне ночью бросили бомбу в комнату, где отдыхали ее мать, Марья Ивановна, с младшим сыном Лёней. Годом раньше от тифа умерла ее старшая сестра Наталья. Эти испытания и боль от потери близких не ожесточили Татьяну, хотя, без сомнения, наложили отпечаток на ее характер. Будучи независимой и резковатой, она всегда сразу откликалась на любую беду, с кем бы та ни случилась. В этом она, пожалуй, была похожа на мать Марию (Скобцову): такая же деятельная, чуткая и отважная. В жестокое время взаимной ненависти и страха она помогала тем, кого должна бы ненавидеть. В 1932-1933 годах на улицах Киева умирали сотни крестьян, бежавших от голода из сел. Татьяна приносила им хлеб, молоко, а если денег не было, выпрашивала продукты у торговок; оставшихся без матери малышей забирала домой, оставляла на ночь и утром отводила в детский приют, куда крестьянских детей не принимали.

В ночь ареста отца Александра Татьяна вместе с Алексеем прокрались к колокольне. Она упросила мужа спрятаться за углом дома, а сама постучала в дверь, за которой шел обыск, назвавшись дочерью Александра Глаголева. Она была последней, кто получил его благословение. Она же единственная из Глаголевых ходила к следователю, прокурору, носила передачи в тюрьму. Несомненно, подставляя себя, она защищала Алексея, ибо прекрасно понимала, чем ему грозит арест. Его уже задерживали в 1932 году по обвинению в «контрреволюционной работе, направленной к подрыву советской власти» (статья 54-10 УК УССР). Тогда, за неимением доказательств, обвинение сняли, но как сына «служителя культа» его лишили гражданских прав, обязав к трудовой повинности.
Вплоть до 1936 года (когда новая конституция возвратила «бывшим» права) он оставался только чернорабочим: мостил шоссе, был бетонщиком, сторожем, весовщиком …
Семью в течение многих лет кормила Татьяна. Отголосок того трудного времени слышен в письме Анатолия Жураковского, написанном в 1926 году по весьма радостному поводу: «Все наши молодожены бьются очень с вопросом о хлебе насущном . Трудно живется всем . У Лёсика и Тани радость большая — дочь , названная Марией в честь Марии Магдалины . Восприемники отец Александр и Нина , а таинство совершал я . Рано утром , в день , когда все произошло , я ее исповедал и причащал . Потом отец Александр весь день был в храме , и молитвы не прекращались . А вечером прислали за мной , чтобы совершить благодарственный молебен и прочесть молитвы над Таней и девочкой . Таня еще не поднялась , но все благополучно» . Когда через полтора года на свет появился сын , Николай , восприемниками новорожденного также были отец Александр и Нина Сергеевна . И , как прежде , Алексей бежал к отцу Анатолию , жившему на Андреевском спуске , и звал к роженице , а отец Анатолий спешил к Татьяне , в маленький домик настоятеля в глубине сада .

Призвание

Жураковских и Глаголевых связывали дружеские отношения . Татьяна и Алексей пришли в общину отца Анатолия в начале 20- х годов . Они участвовали в популярных тогда открытых дискуссиях , в частности , в знаменитом диспуте «Наука и религия»,длившемся три дня . Татьяна входила в сестричество Марии Магдалины , где у нее было особое послушание : носить обеды батюшке и дьякону . В 1923 году , после первого ареста Анатолия Жураковского и его ссылки в Краснококшайск , община сама перешла в приход к отцу Александру Глаголеву , который предоставил ей малый храм Великомученицы Варвары под колокольней . Вернувшийся из ссылки в конце 1924 года отец Анатолий принял предложение отца Александра служить вместе с ним . Но с появлением Декларации митрополита Сергия(Страгородского)в1927 году ситуация внутри Церкви резко поляризовалась . Отец Анатолий Жураковский , не принявший  « провозглашаемой от лица Церкви лжи» , стал во главе киевских  «непоминающих». Вместе с другим замечательным пастырем , отцом Спиридоном (Кисляковым),они подготовили уход своих общин в  «катакомбную церковь»,которая в 30- е годы , уже после вторичного ареста отца Анатолия и смерти отца Спиридона в 1930 году , оставалась единственным очагом духовного сопротивления в Киеве .

Подпольная церковь была довольно многочисленной,   существовало несколько  «явочных квартир», в некоторые дни тайные богослужения совершались в трех — четырех местах одновременно . Одна из «явок»  находилась в квартире Алексея и Татьяны , на втором этаже аварийного дома по улице Дегтярной . Община отца Анатолия , лишившись пастыря , подвергшись гонениям  (многие общинники на долгие годы оказались в тюрьмах , лагерях , ссылках),  не распалась . Оставшиеся на свободе сохраняли верность братству , впервые собравшемуся в 1921 году в маленькой домовой церквушке на Никитско — Ботанической улице . Они продожали строить общину , начатую отцом Анатолием , видевшим в ней осо бую попытку  «по — новому , по-небывалому устроить не какой — то уголок в жизни , не какое — то «дело» , но устроить самую жизнь во
всем многообразии ее проявлений».Они сохраняли отношения любви и дружбы , по — прежнему собирались вокруг общей чаши во время Евхаристии , которую совершали «бродячие»,не получившие регистрацию или потерявшие приход священники . В такие дни в квартире у Алексея и Татьяны в передней накрывали стол (продукты приносили с собой гости), который должен был изображать семейное торжество на случай , если кто — нибудь нагрянет , а в дальней комнате сдвигали мебель , сооружали алтарь . В это время Алексей уже учился на физико — математическом факультете Киевского пединститута , куда поступил в 1936 году . В 1940-ом он блестяще закончил институт , и ему как способному математику предложили остаться на кафедре физики . Но он уже решил тайно принять рукоположение .

Чем было чревато такое решение в сталинскую эпоху , слишком хорошо известно . Подвигнуть к этому человека могла только вера . Та «вера на ветру»по выражению польского богослова Йозефа Тышнера ,которая должна быть засвидетельствована без всякого расчета и оглядки , не соразмеряясь с обстоятельствами и возможностями человека . Вера , которая взвешивается не на весах жизни и смерти , а на весах незаметного выбора между верностью и предательством , между молением о чаше и поцелуем Иуды . Алексей Глаголев выбрал Чашу .

Пространством , где он должен был свидетельствовать свою верность , была преследуемая и презираемая Церковь .
Из сотен храмов в Киеве накануне войны действующим оставался один . Общая ситуация в Церкви была катастрофична . Преследования и репрессии , по признанию С . С . Аверинцева , превратились в самую привычную обыденщину и не вызывали в душах людей ни гнева , ни удивления . Были тысячи мучеников — и миллионы отступников . Митрополит Сергий (Страгородский)считал , что Русскую церковь ожидает судьба Карфагенской церкви , исчезнувшей с исторической арены .

Стать священником в такое время было не только опасно , но и крайне трудно — на свободе оставались всего четыре епископа , которые , естественно , находились под присмотром органов и не могли рукополагать .Алексей Глаголев прекрасно это понимал
и тем не менее твердо решил добиваться своей цели . У давнего друга семьи Глаголевых,архиепископа Антония (Абашидзе),духовного главы киевских «непоминаюших»,жившего в хибарке на Кловском спуске , он получил благословение и письмо к грузинскому католикосу Каллистрату (Цинцадзе).Продав прекрасно иллюстрированное многотомное издание Альфреда Брэма «Жизнь животных», он поехал на вырученные деньги в Тифлис . Однако католикос попросил его подождать с рукоположением , сказав , что скоро на Украине будут свои епископы .

Слова грузинского патриарха оказались пророческими . Так же как и слова отца Александра Глаголева .Алексей стал священником в сорок лет . Отечественная война , принесшая неисчислимые беды и потери ,заставила верховного главнокомандующего изменить политику по отношению к Русской Церкви . На патриотической волне она получила шанс выжить . Но Алексей Глаголев , по своей привычке действовать незамедлительно , не стал дожидаться директив , а на попутках добрался через оккупированные немцами западные области Украины в Почаев , оттуда — в Кременец , где его рукоположил епископ Вениамин . Он вернулся в Киев , где оккупационные власти не препятствовали возобновлению церковной деятельности , и вскоре добился открытия сначала теплого храма Иоанна Воина при Покровской церкви , напротив разрушенного храма Николы Доброго , а потом и Варварьинской церкви , где последние годы служил и жил отец Александр . Безусловно , этим шагом он подтверждал свою верность и своему отцу , погибшему в 1937году , и Анатолию Жураковскому , бесследно сгинувшему в Гулаге . Но это была верность и личному призванию , осознаваемому как особое служение .
Ему , типично профессорскому сыну , чьим уделом могли бы стать ученые занятия и профессорская кафедра , выпал жребий свидетельствовать о Христе в годы , когда все лучшее и смелое в Церкви погибло ,либо ожидало мученического конца , находясь в тюрьмах и лагерях . Еще в 1927  году отец Анатолий с горечью восклицал: «Как мало остается служителей . Какое безлюдие , какая пустота кругом … И кто придет им на смену?» Но , как и в дни пророка Илии , у Господа всегда есть семь тысяч праведников . Алексей Глаголев — один из них .

Труженик Царства

Он , конечно , был  «богатым юношей»,раздавшим свое имение . В годы сталинского террора он отдал свою квартиру гонимой общине для тайных богослужений . Во время фашистского террора он предоставил храм преследуемым людям . Он растратил свое здоровье : после войны перенес семь внутриполостных операций— следствие многочисленных побоев во время оккупации . В хрущевское время его , тяжелобольного ,таскали на допросы в органы , на него писали доносы старосты , родители детей , приходивших к священнику домой . Он до конца дней делился своими знаниями с молодежью , которая всегда тянулась к нему . Однокомнатная квартира Глаголевых на улице Боричев Ток была в 50-60 -е годы настоящим духовным центром.
Кто сколько — нибудь стремился жить «не хлебом единым », тянулся к этому неизменно отзывчивому ,открытому , интеллигентному священнику . Те , кто был тогда юн , помнят уютную гостиную , обставленную книжными шкафами , со всегда теплящейся лампадкой перед иконой в правом углу , свет настольной лампы под матерчатым абажуром и обстоятельные , с непременным чаепитием , беседы — о литературе , о вере ,обо всем , что волнует ищущего человека . Отец Алексей музицировал на фортепиано , шутил , даже
сочинял политические эпиграммы . На душе самого замкнутого гостя теплело , и спадали невидимые оковы с сердца .
Служение Алексея Глаголева вполне можно назвать миссией. Он свидетельствовал о Христе в стране ,открыто воевавшей с Богом и Церковью . Но также это была миссия внутри Церкви , куда пришло новое поколение , выросшее в условиях несвободы . Ему , принадлежавшему к поколению русской интеллигенции ,пережившему момент высшей свободы Церкви после Поместного собора 1917 — 1918 годов , приходилось преодолевать лицемерие, косность, ставшие в сталинско — хрущевскую эпоху как бы второй природой церковной среды . Духовное чадо отца Анатолия Жураковского и ученик выдающихся религиозных просветителей В . Эземплярского , П . Кудрявцева , — отец Алексей Глаголев со своей жаждой деятельного служения , блестящей образованностью и непримиримой чистотой веры , не вписывался ни в общую картину советского времени , ни в конкретно — церковную ситуацию . Он был не только духовно , но и физически одинок среди киевского духовенства.
Церковное начальство к нему относилось с большой подозрительностью . Еще во время войны отец Алексеи начал готовить будущих священников , и , когда после победы в Киеве открылась семинария , он надеялся ,что его , выпускника Богословской академии , имеющего степень кандидата богословия , пригласят преподавать . Однако не пригласили . Тем не менее , он продолжал заниматься с желающими у себя дома и после того , как закрыли семинарию в 1960 году . Немало его учеников сегодня служат священниками .
Упорство , с каким отец Алексей Глаголев шел против течения , мало понятно обывателю , с его установкой на внешние достижения , успех . С этой точки зрения , он был абсолютным неудачником .
В течение долгих лет отец Алексей поднимал из руин Покровскую церковь. Киевляне помнят его стремительную, легкую фигуру на куполе Покровской церкви, в 50-е годы стоявшей в строительных лесах. Как он радовался тому, что храм восстанавливается! В 1957 году, когда еще не закончили расписывать стены, ликующий отец Алексей совершил первую литургию. Это был праздник Покрова Пресвятой Богородицы. Наконец, осенью 1960 года ремонт закончили. В это время начался хрущевский виток гонений на Церковь, теперь храмы у верующих стали отнимать под видом борьбы за «социалистическую законность». И как только леса с Покровской церкви убрали, сразу же три храма — Покровский, Иоанна Воина и Великомученицы Варвары по распоряжению властей закрыли , их превратили в складские помещения .Последнюю литургию отец
Алексей служил 21 октября , на праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы . Больше настоятелем ему не пришлось быть , он служил вторым священником в разных киевских храмах , а так — же в Чернобыле .Церковной карьеры он не сделал . Но благодаря его усилиям , которые , казалось бы , пропали втуне ,Покровская церковь , творение архитектора Григоровича — Барского , ныне остается не только прекрасным памятником зодчества18 века , но и действующим храмом .
Отец Алексей умел радоваться малому . Он называл «христианской республикой» крохотную общину ,состоявшую из четырех духовных дочерей Анатолия Жураковского , которые , вернувшись из ссылки , решили жить неразлучно . Он заботился о своей «христианской республике»,как Маленький принц о маленькой планете . В годы , когда священнику разрешалось только исполнять требы , отца Алексея , в неизменно длинном плаще , всегда спешащего, можно было увидеть в любом конце Киева. Он мог неожиданно появиться на пороге квартиры, чтобы поздравить с Рождеством, Пасхой, именинами или утешить в горе, помочь в нужде.
Однажды во время Литургии, после чтения Евангелия он поручил регенту петь акафист, объяснив, что ему нужно немедленно причастить больную. Позже мать больной, рассказывала, что в то утро ее дочь, прикованная к постели недугом, попросила привести себя в порядок, «так как придут очень важные гости». И пришел отец Алексей, со святыми дарами, хотя, как выяснилось, никто за ним не посылал …

Думая о таких людях, как отец Алексей Глаголев, невольно начинаешь смотреть на нашу печальную историю, на нашу несчастную Церковь не глазами страха и скепсиса, а глазами веры и надежды. Глазами причастника Царства, для которого мы все призваны, которое грядет, но уже и есть,внутри нашего сердца, где записан закон жизни: «Любите друг друга».

Москва 2008
Альманах «Христiанос» ХVII
Рига 2008