Поместный собор. Церковь и Гражданская война.
Основы советской антицерковной политики.
Большевики и Церковь в годы Гражданской войны.

Поместный собор. Церковь и Гражданская война.

Всероссийский церковно-поместный собор начал свою работу 15(28) августа 1917 года в храме Христа Спасителя в Москве. Работа Собора продолжалась и после захвата власти большевиками и завершилась 20 сентября 1918 г. 18 ноября 1917 года состоялись выборы патриарха. Выбор пал на митрополита Тихона (Белавина).

После захвата власти большевиками Собор (2 и 11 ноября 1917 г. по ст. ст.) выступил с призывами к «победителям в гражданской войне» щадить жизни побежденных и обуздывать кровожадное стремление тех, кто слишком упивается братоубийственной победой:

«…довольно братской крови, довольно злобы и мести… Мести не должно быть нигде и никогда» (2 ноября).

Обращаясь «Ко всем чадам Православной Российской Церкви» (11 ноября), Собор призвал весь православный народ покаяться за грех братоубийства, оставив безумную и нечестивую мечту «лжеучителей, призывающих осуществить всемирное братство путем всемирного междоусобия»  и вернуться на истинно христианский путь. Говоря о всеобщей «затемненности совести и разума», Собор настаивал на том, что держава погибнет, распадется на части от внутренних распрей и партийных раздоров, и подчеркивал, что никакое земное царство не может держаться на безбожии.

Большинство членов Собора, как и многие верующие, считало большевиков «немецкими агентами и возмутившимися инородцами», «нашествием антихриста и беснующимся безбожием». Отцы Собора не верили в долговременность новой власти. Большинство членов Собора выступило с заявлением о незаконности захвата большевиками власти накануне созыва Учредительного собрания. Одновременно Собор призвал верующих встать на защиту своих церквей. В  Воззвании Собора  (от 25 января 1918 г.) говорилось:

«Объединяйтесь же, православные, около своих храмов и пастырей, объединяйтесь все, и мужчины и женщины, и старые и малые, составляйте союзы для защиты своих заветных святынь… Лучше кровь свою пролить и удостоиться венца мученического, чем допустить веру православным врагам на поругание. Мужайся же, Русь Святая! Иди на свою Голгофу».

Патриарх категорически отказался послать даже тайное благословение Белым армиям, поскольку Церковь не может благословлять братоубийственную войну. Но он направил благословение находящимся под арестом царю и его семье. Не побоялся Св. Патриарх Тихон публично осудить расстрел царской семьи. Выступая после литургии в Казанском соборе (21 июля 1918) Патриарх сказал:

«На днях совершилось ужасное дело: расстрелян бывший Государь Николай Александрович… и высшее наше правительство – Исполнительный комитет – одобрил это и признал законным. Но наша христианская совесть, руководясь словом Божиим, не может согласиться с этим. Мы должны, повинуясь учению Слова Божия, осудить это дело, иначе кровь расстрелянного падет и на нас, а не только на тех, кто совершил его… Пусть за это называют нас контрреволюционерами, пусть нас расстреливают. Мы готовы все это претерпеть… ».

Выступил Патриарх и против подписания Брестского мира (18 марта 1918 г.), пророчески заявив:

«Этот мир, подписанный от имени русского народа, не приведет к братскому сожительству народов. В нем нет залогов успокоения и примирения, в нем посеяны семена злобы и человеконенавистничества. В нем зародыши новых войн и зол для всего человечества».

Самым значительным из документов обличающих большевиков было Послание Патриарха Советскому правительству в годовщину революции (см. Документ 1). Позиция Патриарха в гражданской войне выражена в Послании Св. Патриарха Тихона от 8 (21) июля 1919 г. (см. Документ 2).

Становление прагматичного курса Церкви в отношениях с новой властью началось лишь с конца 1919 г.: воззванием от 25 сентября патриарх Тихон обязал духовенство воздерживаться от каких бы то ни было политических акций. Верующим предписывалась лояльность новому режиму постольку, поскольку политика того не противоречила свободе совести. Что касается гражданской войны, то провозглашенный принцип свободы от политических обязательств позволял каждому (в том числе и священнослужителю) занимать политическую позицию по своему усмотрению. Казалось, что тем самым Церковь освобождалась от какой бы то ни было «институциональной ответственности» за тех священников, которые поддерживали белых.

С этого воззвания и до начала Великой Отечественной войны (1941-1945) епископат будет безуспешно искать пути лояльного взаимодействия с властью («Нет власти не от Бога»). Но это изменение позиции руководства Церкви не оказало никакого влияния на политику советского правительства.

Развитие событий исключало возможность нормального развития отношений епископата с новой властью. Поэтому на случай возникновения экстраординарной ситуации (например, невозможности созвать Собор, или хотя бы Св. Синод) Собор предоставляет Патриарху Тихону право управлять Церковью единолично. Более того, на случай всевозможных непредвиденных ситуаций 25 января (7 февраля) 1918 г. Патриарху было поручено определить кандидатуры (в порядке предпочтения) нескольких местоблюстителей патриаршего престола (без оглашения), которые замещали бы Св. Патриарха Тихона (на случай ареста, болезни) или «преемствовали Высшую церковную власть» (на случай смерти Патриарха). Этот механизм вступал в действие только при том условии, что собрать Собор для канонического решения вопросов о властине представлялось возможности.

Гражданская война расколола страну на несколько частей, связь между которыми была нарушена. Вследствие этого «до восстановления отношений с Патриархом» на местах были созданы временные Высшие Церковные Управления в Сибири (в Томске в 1918) и на Юге России (в Ставрополе в 1919).

В обстановке Гражданской войны проявилась солидарность представителей разных конфессий. Еврейские общины столиц протестовали против преследования Православной церкви, Патриарх выступал против еврейских погромов (см Документы: Послание Св. Патриарха Тихона 8 (21) июля 1919 г.) и взятия в заложники представителей духовенства. В письме в Совет Народных Комиссаров Св. Патриарх Тихон (5 сентября 1919) просил проверить истинность сообщений, пришедших из Могилева, о взятии там в качестве заложников всех ксендзов. «Если это так — заявлял он,— прошу облегчить их участь и дать возможность исполнять свой долг… напутствовать умирающих». Как пишет М.Ю. Крапивин, «Патриарх проводил в письме мысль о недопустимости и бесцельности взятия заложников, особенно из числа служителей культа».

Основы советской антицерковной политики

«Коммунизм начинается с атеизма»

К. Маркс

Три фактора оказали влияние на формирование основ политики большевиков по отношению к религии и Русской Православной Церкви. Первым был общий враждебный религии духовный и интеллектуальный климат  в Европе (прежде всего Западной) конца ХIХ — начала ХХ в., в котором проходило становление большевистского мировоззрения.

Вторым фактором был,  марксизм , под знаком которого развивалось рабочее движение. Но это был очень поверхностный марксизм, почерпнутый из вторых и даже третьих рук. Авторитетами для российских социал-демократов в этой области были вождь партии германских социал-демократов А. Бебель и ее идеолог К. Каутский. Некоторым из российских социал-демократов ближе показался хранитель марксова наследия Каутский, большинству – пропагандист упрощенного марксизма Бебель. Именно из брошюры Бебеля  Христианство и социализм  были почерпнуты и внедрялись в большевистскую публицистику и сознание населения примитивные тезисы о том, религия есть порождение невежества, а ее роль в обществе лишь «быть орудием классового господства».

Особую карьеру сделал тезис Бебеля о том, что «так называемое доброе зерно… в христианстве, есть зерно не христианское, а  общечеловеческое. То же, что принадлежит собственно христианству – его учение и догмы – враждебно человечеству». От Бебеля руководство партии большевиков восприняло идею о вредности лобовых и административных средств борьбы с религией и большей результативности «мирных», косвенных средств. При этом Бебель ссылался на неудачный опыт  культуркампфа  (1871-1878) – борьбы правительства Германии с католицизмом, который лишь укрепил позиции католицизма.. И хотя этот неудачный опыт Бисмарка не удержал большевиков от использования репрессивных методов борьбы с церковью, они об этом помнили.

Для Каутского (за которым последовала лишь малая часть большевистской интеллигенции), как и для его учителей К. Маркса и Ф. Энгельса, христианство не было «придумано какими-нибудь лукавыми священниками с целью дурачить и привлекать народ; в такой наивной форме не возникают великие социальные явления, продолжающиеся целыми тысячелетиями». Он писал: «церковь представляет собою не только орудие классового господства: проповедуемая религия и теперь еще отвечает настоятельным нуждам широких масс». В силу этих причин, по его мнению, социал-демократия должна оставаться нейтральной по отношению к церкви (как религиозному учреждению) и нетерпимой «как к орудию классового господства».

Каутский излагал здесь известную и разделяемую образованной антиклерикальной интеллигенцией Западного мира точку зрения на религию как частное дело гражданина и церковь как «обыкновенный союз», в дела которого государство вмешивается лишь в случае крайней необходимости.

Большевики с этой оппортунистической точкой зрения согласиться не могли. Они видели своей целью строительство  нового общества , главными препятствиям на пути к которому были, в их представлении, религия и церковь. От Маркса им было известно, что религия отомрет лишь в условиях построения этого нового общества . Именно по этому успехи на пути «отмирания» религии (любой, а не только христианства) рассматривались партийными идеологами и «верующими марксистами» как важнейший критерий построения нового общества. Но дожидаться, когда религия сама отомрет, они не хотели.

В качестве третьего фактора, оказавшего влияние на формирование принципов советской антирелигиозной политики, выступал полуторо вековой  опыт  радикальной борьбы европейский буржуазии с религией. Необходимость этой борьбы была аксиомой для европейских революционеров. В их глазах церковь была опорой монархии и препятствием на пути прогресса человечества. Ликвидация церкви выступала таким же непременным условием в борьбе за власть, как и гражданская война.

Мировоззрение людей, пришедших в 1917 г. к власти, формировалось под влиянием господствовавшего в левых кругах враждебного религии и церкви интеллектуального климата. За образец борьбы с религией и Православной Церковью русские революционеры любого толка брали опыт Франции. В 1905 г. Церковь в этой стране была отделена от государства. Левые всей Европы встретили антицерковную репрессивную политику французских радикалов с одобрением. После 1905 г. все левые (социалистические) и центристские (буржуазные) партии России включили в свои программы антиклерикальные требования об отделении церкви от государства и от школы. Наиболее радикальными в своей ненависти к религии и Церкви были левые эсеры.

Следует отметить, что понятие «отделение церкви от государства» во французском (западноевропейском) и большевистском понимании не совпадали. В советской лексике это был синоним для определения антицерковной политики государства. Ни о каком правовом обеспечении отделения церкви от государства в советских условиях не было речи.

Особое место в формировании большевистского мировоззрения занимала Великая французская революция XVIII в. Книги о ней были «любимым чтением» образованных большевиков (по случаю столетия революции в 1889 г. в конце XIX начале XX вв. было издано много серьезных исследований в русских переводах). Французская революция стала для отечественных революционеров своеобразным эталоном, которым они проверяли свою деятельность, позиции своих друзей и врагов, свои достижения и неудачи и которую они искренне желали превзойти. В суровые и голодные 1917-1919 гг. ими были изданы (на плохой бумаге и в бумажных переплетах) » Французская   буржуазная революция»  П. Кропоткина, » Борьба классов и партий в   Великой Французской революции » Г. Кунова, » Политическая история   Французской революции » А. Олара и один том » Социалистической   истории Французской революции » Ж. Жореса.

Главными идеями воспринятыми большевиками на Западе были: построение « нового общества»  и создание  «нового человека «. В этом новом (социалистическом) обществе не было места ни религиям, ни церквам и религиозным объединениям. Именно поэтому весь период существования советской власти в России успехи в деле борьбы с любой религией рассматривались партийными идеологами и марксистами как важнейший критерий построения нового социалистического общества. Большевистские лидеры не верили и в своей практической деятельности не учитывали религиозности российского населения, отрицательно относились к результатам проведенных в 20-е гг. социологических исследований. Более того, исследования религиозности населения были надолго запрещены.

Идеологом формирования «нового человека» в руководстве РКП(б) был непримиримый борец с религией Н. Бухарин. Он (как и его коллеги) воспринимал взрослое, воспитанное при «старом режиме» население страны как строительный материал для «светлого будущего». Идеи такого рода составили программу культурной революции . Она предполагала не только достижение всеобщей грамотности и обслуживание потребностей индустриализации, но и изоляцию от культурной традиции (при помощи отрыва детей от родителей), и борьбу с религией.

«Освобождение детей от реакционных влияний их родителей составляет важную задачу пролетарского государства. Радикальное средство – общественное воспитание детей, проведенное в полном объеме… Только при такой массовой переделке людей, только при такой установке строительных кадров, мы можем в наиболее короткие сроки выполнить всемирно-исторические задачи» — писал Бухарин. (см. Н. Бухарин «Реконструкционный период и борьба с религией»).

С западным опытом связана и проблема выбора большевиками средств формирования нового человека. Французская революция XVIII в. заявила о насилии как действенном средстве борьбы не только с политическими противниками, но и с человеческим сознанием. Большевики считали себя наследниками якобинцев. «Великие буржуазные революционеры Франции 125 лет тому назад сделали свою революцию великой посредством террора против всех угнетателей помещиков и капиталистов», — писал в 1917 году Ленин. Террор стал основным средством утверждения и удержания власти в период революции и гражданской войны. В дальнейшем он сопровождал реализацию всех народно-хозяйственных планов. Он же превратился в основной метод борьбы с любой религией и церковью. Аналогично думали и Сталин, и Троцкий, и Бухарин.

«Очистительный», в их терминологии, террор был направлен против всех эксплуататоров, в том числе и против духовенства. Но из истории французской революции лидерам большевиков было известно, что антицерковный террор лишь укрепляет Церковь. Поэтому высшие советские руководители периодически одергивали антицерковных радикалов в своих рядах. Порой даже запрещали их журналы (например, издававшийся в 1918-1919 гг. первый антирелигиозный сатирический журнал «Красный дьявол»), иногда делали для духовенства исключение из правила, по которому расстреливались только за принадлежность к эксплуататорскому классу.

Нарком просвещения А. Луначарский писал в этой связи в статье « Политика и религия »:

«…Религия, как гвоздь: если бить ее по шляпке, то она входит все глубже, и можно, на конец, так забить её в стену, что потом нельзя даже подхватить её клещами, чтобы выдернуть… «.

Конкретный опыт антирелигиозной и антицерковной борьбы был заимствован из «Политической истории Французской революции» французского историка А. Олара. (глава 9). В 1919 г. вышло третье, а в 1937 г. четвертое русское издание этой книги. Она была в библиотеке ссыльных в Туруханском крае, где ее прочли и И. Сталин, и Я. Свердлов.

Формы и методы антирелигиозной и антицерковной борьбы якобинцев по книге Олара :

— провозглашение свободы всех культов как путь изживания религии (1917);

— отмена церковной регистрации актов гражданского состояния (1918);

— прекращение оплаты духовенства из государственного бюджета (1918);

— изгнание религии из школы (1917);

— противопоставление в пропаганде епископов (монашества) приходскому духовенству (1917);

— изъятие церковных ценностей (1918-1919, 1922-1923);

— вскрытие мощей с составлением протоколов (1919-1920);

— пародии на религиозные торжества (комсомольские «пасхи и рождества», 1922);

— закрытие церквей и превращение их в клубы (1929-1933);

— поощрение священников, снявших сан и заявивших о себе как об обманщиках (1922);

— отношение ко всякому священнику как к контрреволюционеру (1917);

— зачисление в категорию «подозрительный» (в советских условиях — признание «врагом народа») не только любого представителя духовенства, но и всякого, кто выступит за открытие храмов (список врагов народа, опубликованный в “Известиях” 28 марта 1922 г., открывал Патриарх Тихон «со всем своим церковным собором»);

— введение культа революционных мучеников (1918) (Е. Ярославский выступал за замену икон – портретами пролетарских вождей, а не за голые стены или произведения конструктивистов);

— переименование городов (1919);

— отмена григорианского календаря и введение революционного календаря. Новый стиль был введен с 1918. С 1929 г. отмена празднования Рождества, Пасхи, Нового Года, замена их торжествами, носящими антихристианский характер. В отличие от декады у якобинцев (десятидневки) у большевиков была введена пятидневка (т.е. 1 выходной в 5 дней) и скользящий выходной, с целью «уничтожить воскресенье»;

— запрет богослужения вне храмов (1918);

— уничтожение религиозных сооружений и символов при дорогах (кресты, часовни), на площадях и «вообще во всех общественных местах» (1918);

— запрещение духовенству «показываться вне храмов в одежде, присвоенной их культу» (1929).

По мнению Олара, наиболее существенными антирелигиозными мероприятиями якобинцев были: провозглашение свободы вероисповеданий, вскрытие мощей, попытка раскола Церкви и введение нового революционного календаря.

Для истории формирования антирелигиозной политики показательны две опубликованные в конце 1919 г. на страницах «Известий» статьи. Можно сказать, что это была единственная попытка публичного (на страницах газеты) обсуждения основ советской антицерковной политики. Их авторы: М.Я. Лацис (в тот момент заместитель Председателя ВЧК) и П. Красиков (начальник V «ликвидационного» отдела Наркомата Юстиции и одновременно один из идеологов антирелигиозной политики) представляли две возможных точки зрения на политику по отношению к Православной церкви.

По мнению прагматика Лациса, советская власть должна быть политически заинтересована в появлении в недрах старой Церкви «прогрессивных», выступающих в ее (власти) поддержку священников. Лацис заканчивает свою статью следующими словами:

«Недавний опыт нас учит быть предусмотрительными и поддерживать в духовенстве течение, которое следует за духом вре­мени и идет на поддержку Советской Власти. Это течение намечено — довольно ясно и было бы непростительно не обратить внимания на эти новые веяния в православной церкви.— Прогрессивное духовенство имеет право рассчитывать на поддержку Советского Государства».

Его оппонент Красиков представлял ту часть партийного и советского аппарата, для которого в новом обществе не было места ни для лояльных, ни для контрреволюционных священников (см. Приложение II). Красиков не был случайным человеком в организации и проведении антирелигиозной политики и давно был известен своей ненавистью к религии и Церкви. О нем еще на II съезде РСДРП (1903) будущий лидер меньшевиков Ю. Мартов бросил реплику: «Ваш атеистический авантюризм мне претит».

«Все, что можно гарантировать в советском государстве, и не только православной, а любой церкви, пишет в заключении своей статьи П. Красиков, – это свободу религиозного культа, определяемую нашей конституцией и нашими декретами, поскольку этот культ не изжит еще отсталыми элементами трудящихся. Ссориться с ними из за их предрассудков было бы нецелесообразно, но стараться заменить их другими буржуазными, хотя и более тонкими и усовершенствованными, и поддерживать или создавать новую организацию религиозного затмения сознания трудящихся, было бы не только нелепо со стороны пролетарской власти, но было бы актом, противоречащим самым основным задачам пролетарской диктатуры».

Когда сегодня ряд историков пишет, что своими «заявлениями руководство РПЦ сделало первый шаг к конфронтации с новой революционной властью», то они тем самым возлагают ответственность за конфронтацию на саму Церковь и создают иллюзию возможности иного варианта развития событий. А такого неконфрантационного варианта не было. Первоначально сдержанная по отношению к мусульманам, иудеям, старообрядцам и сектантам политика большевиков в конце концов завершилась все тем же кровавым преследованием духовенства и верующих. В коммунистическом будущем не было места ни для лояльного, ни тем более нелояльного духовенства. И от поведения этого духовенства ничего не зависело. Понадобилось принципиальное изменение внешний условий (Отечественная война), чтобы власть проявила заинтересованность в лояльности духовенства и верующих.

Большевики и Церковь в годы гражданской войны.

«Воспользовавшись нашим опытом, вы не шли, подобно нам, ощупью, у вас не было ни наших колебаний, ни наших противоречий, ни наших промедлений. Что мы совершили в три года, вы совершили в три дня».

А. Олар

Уже 11 декабря 1917 г. новое правительство постановило (п. 12) «выработать план действий по ускорению процесса отделения церкви от государства». Не дожидаясь окончания этой работы, оно довершило дело Временного правительства, передав школы из рук Церкви в ведение Народного комиссариата по просвещению (Нарокомпрос), и Декретом о гражданском браке признало юридически недействительным церковный брак. Начинается пропагандистская обработка населения.

27 января (9 февраля) 1918 г. с лекцией о задачах правительства выступил сотрудник наркомата юстиции23, И.А. Шпицберг, который сказал:

«Мы свергли земного царя, но нам предстоит свергнуть и Небесного. Предстоит издание декрета о том, что запрещается совершение таинства Причащения, как колдовского действия, а затем, во вторых, предстоит декрет о закрытии всех храмов. Это жестоко, но мы должны к этому прибегнуть. Французская революция пришла к этой мысли на четвертом году, а мы пришли к этому на первый год революции. Будет запрещено богослужение и будут отобраны церковные сосуды, как средства для колдовства; духовенство будет объявлено подозрительным. Все духовные учреждения должны быть реквизированы. Что касается школы, то она должна быть светской».

Некоторое время при помощи пропаганды большевики пытались вызвать раскол в Церкви; в духе французского опыта они пытались противопоставить «хорошее» белое (приходское) «эксплуатируемое» духовенство – «эксплуататорам», черному (монашескому) епископату. Но довольно скоро от этой идеи отказались; видимо, решив, что игра не стоит свеч.

Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви  был принят 2 февраля 1918 г. (опубликован 5 февраля). В его основу был положен закон, принятый во Франции в 1905 г., с некоторыми заимствованиями из американского законодательства. Главное отличие советского декрета от иностранных образцов заключалось в лишении религиозных общин прав юридического лица. Ничего подобного демократическое законодательство не предусматривало.

В  Воззвании большевиков к населению Москвы по поводу Декрета  в частности говорилось:

«…Церковь владела не только человеческими душами, но и большими капиталами. Церковные власти н монахи наживали свои богатства не на небе, а на земле; огромные народные богатства отнимали у бедных и нуждающихся, чтобы создать удобную и сытую жизнь духовным властям, церковным служа­щим и многочисленным тунеядцам… Народные комиссары все это отныне отняли у церковников и возвратили народу. Пусть церковное имущество принадлежит тем, кто его создал… Что народ дал, то он же теперь и взял».

Гражданская война затруднила реализацию Декрета, и процесс его осуществления растянулся до 1921 г. «Сам по себе [в чистом виде, без «Инструкции» Наркомюста о проведении его в жизнь от 24 августа 1918 г. (опубликовано 30 августа 1918 г.) и последующих партийно-советских решений] он не предопределял, что государство рассматривает себя как атеистическое, а атеизм становится государственной политикой»» (Крапивин). Например, в принципе разрешалось религиозное образование.

Замечание Крапивина очень важно для понимания смысла советских декретов. С момента возникновения советской власти возникла практика (она сохранялась всю историю советской власти), согласно которой издание декретов сопровождалось дополнительными ведомственными инструкциями с толкованиями и методикой их применения. Именно они, а не сами законодательные акты выступали в качестве нормативных и обязательных к исполнению документов. Эти инструкции зачастую искажали смысл законодательного акта.

И хотя в декрете было заявлено о равноправии всех церквей перед законом, на практике в 1917-1927 гг. преимуществами (часто значительными) перед гонимыми Православной и Католической церквами пользовались ислам и христианские секты. Никакими преимуществами не пользовались синагоги, так как власти опасались роста антисемитизма на религиозной почве.

«Судя по всему, ко многим положениям Декрета негативно отнеслись руководители большинства иноверческих конфессий России — католики, мусульмане, иудеи, лютеране, старообрядцы… Особенно бескомпромиссные позиции, пишет Крапивин, заняли католические, старообрядческие и иудейские священнослужители (последние даже наложили «херем» — проклятие — на советскую власть). Выступая в поддержку общедемократических статей Декрета, иноверческое духовенство тем не менее выражало беспокойство относительно имущественно-юридических ограничений своих прав».

За принятием декрета шло лишение православного духовенства всех форм государственной поддержки и массовый захват церковного имущества (помещений, земли, финансовых средств), хотя сами Церкви еще не закрывали. Его принятию сопутствовало убийство (7 февраля 1918 г.) митрополита Киевского Владимира – предвестие массовых гонений. Усиление антицерковных акций начинается с мая –июня 1918 г. К концу лета 1918 г. власти распространили на духовенство “красный террор”. Всего за годы гражданской войны по разным оценкам погибло порядка 10 тысяч священнослужителей и людей Церкви (расстреляны, утоплены, распяты, замучены). 24 ноября 1918 г. патриарх Тихон был впервые подвергнут домашнему аресту.

«Но, конечно, самое страшное творилось на тех территориях, которые многократно переходили от одной противоборствующей стороны к другой. Как пишет Крапивин, в архивах сохранились документальные материалы «Особой комиссии при Главнокомандующем Вооруженными силами на Юго-востоке России по расследованию злодеяний большевиков», полные леденящих душу свидетельств очевидцев. Священников распинали на иконостасах, варили в котлах, скальпировали, топили в прорубях, убивали за то, что их дети или внуки воевали за белых, что по первому требованию не уплатили большой суммы денег в качестве контрибуции, или за то, что пытались спасти храмовые святыни от поругания, не давали использовать освященные сосуды вместо ночного горшка, а священнические одеяния — для изготовления униформы».

С 1919 г. в антирелигиозной политике начался, по выражению будущего руководителя Антирелигиозной комиссии при ЦК РКП(б) и Союза воинствующих безбожников Е. Ярославского, период “бури и натиска”. Большевики никогда не верили в прочность религиозных убеждений населения (на эту тему высказались все первые лица партии и государства). Их расчет строился на полном и быстром отмирании религии. Об этом свидетельствует принятая на VIII съезде РКП (б) в марте 1919 г. Программа партии, в которой говорилось о  “полном отмирании религиозных предрассудков” . В 1919 г. начались изъятие церковных ценностей и продажа их за границей.

Ликвидации Церкви, по планам большевиков, должна была предшествовать массовая кампания ее дискредитации в печати. Большая часть агитационных плакатов времен Гражданской войны была посвящена разоблачению церковников. Важным средством на этом пути стало вскрытие мощей русских святых (с лета 1918). С февраля 1919 г. по осень 1920 г. к подобным акциям новые власти прибегали 63 раза. 29 июля этого года было принято решение СНК “О ликвидации мощей во всероссийском масштабе. Но уже 1 февраля 1921 секретный циркуляр Наркомюста признал свою неудачу в этой области.

Параллельно с пропагандистским наступлением шло введение правовых ограничений жизни Церкви и духовенства. Прежде всего духовенство было лишено политических прав. 3 апреля 1919 г. Наркомюст ограничил сбор добровольных пожертвований в пользу Церкви (“лишь на нужды определенного храма”).

С конца 1918 г. происходит массированное закрытие монастырей (до 1921 г. закрыто 722 из 1253). Монастыри были единственным церковным институтом, против которого все годы гражданской войны советская власть последовательно вела наступление. На их место в сельской местности создавались сельскохозяйственные кооперативы, совхозы или подсобные хозяйства. В большинстве своем эти хозяйства создавали бывшие монахи. В Троице-Сергиевой лавре был открыт Историко-художественный музей. Окончательно монастыри были закрыты в 1934 г. Вместе с монастырями было закрыто 1113 церковных богаделен, а несколько десятков тысяч стариков и инвалидов лишено средств к существованию.

«В акте обыска, проведенного в Новодевичьем монастыре в октябре 1918 г. указывалось, что было припрятано: варенья 32 банки, муки ржаной 3 пуда 20 фунтов, чаю 8 пудов 20 фунтов, кофе 74 фунтов, цикория 12 фунтов, сахару в головках 270 фунтов, сахарного песку 240 фунтов, масла столового 6 пудов, сала 2 пуда, муки пшеничной около 2 пудов, 14 бутылок виноградного вина и т.п. Остродефицитные продукты, комментирует это изъятие спустя почти 60 лет советский историк В.Ф. Зыбковец, обнаруженные в Новодевичьем монастыре, свидетельствовали о крайнем цинизме монахинь, пировавших в обстановке голода и разрухи».

Переведите эти фунты и пуды в килограммы и разделите на 104 (51 монахиню и 53 послушницы, проживавших в этом монастыре, согласно данным Зыбковца), и вы поймете, что в голодный 1918 и в преддверие не менее голодной зимы 1919 г. эти запасы были смехотворными. С такими запасами монастырские жительницы были обречены на голодное прозябание, а совсем не на циничные пирушки.

В апреле и июне 1919 г: руководство Народного комиссариата просве­щения заявило о своем твердом намерении не допускать преподавания Закона Божия детям моложе 18 лет в стенах школы. Решением Нар­компроса от 3 марта 1919 г. духовенству было запрещено работать в системе народного просвещения на любых должностях (для снявших сан требовалось особое разрешение властей). В январе 1919 г. Наркомпрос распорядился изъять из школьных библиотек сочинения, «не совместимые с духом Единой Трудовой Школы». Соответствующий список был опубликован.

К осени 1920 г. завершилась национализация церковного имущества. Но общий итог наступления на Церковь был не в пользу большевиков. “Кавалерийская атака” на Православие, по мнению самих ее организаторов, не удалась. Осознав это, власти решили расширить фронт политико-идеологического воздействия на население. Создаются (август 1920) Отдел агитации и пропаганды ЦК РКП (б) и Главный политико-просветительный комитет республики во главе с женой Ленина Н. Крупской (12 ноября 1920). При губернских комитетах партии появились семинары по подготовке пропагандистов-атеистов. По мнению автора наиболее серьезной из работ посвященных советской атеистической политике Воронцова, обобщенная устоявшаяся политика борьбы с религией была сформулирована только после 1926 г, и систематически проводилась в после­дующее десятилетие.