Что за сила удерживает человека, не позволяет сдаться перед злом… пресмыкаться, подличать?

Даниил Гранин

В тяжелое время, полное неотступной скорби для думающих и чувствующих, чувствующих — по-человечески, остается одна жизненная опора-исполнение по мере сил принятого на себя долга.

Иван Павлов

Хотелось бы всех поименно назвать.

Анна Ахматова

Безрелигиозность, в которой я прожил всю сознательную жизнь, не сделала меня христианином. Но более достойных людей, чем религиозники., в лагерях я не видел. Растление охватывало души всех, и только религиозные держались.

Варлаам Шалимов

СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ И ОБЩЕСТВО

Гражданскую войну вели между собой противники старого режима. Но сами лагери белых и красных не были монолитными в своих представлениях о будущем. Не был монолитным и блок победителей. Прежде всего это проявилось в восстании ( l921) военных моряков в Кронштадте, еще недавно бывших активной опорой советской власти. Заключительным аккордом Гражданской войны стали массовые крестьянские восстания самым знаменитым из которых была антоновщина (1920 — 1921).

Не было единства и в самой большевистской партии. Об этом свидетельствуют дискуссии и «платформы», которые сотрясали РКП-ВКП(б) на протяжении почти пятнадцати лет  после окончания Гражданской войны. Борьба завершилась в 1936 — 1938 гг. массовым уничтожением «старой партийной гвардии» — потенциальной опоры противников Сталина в рядах большевиков. Параллельно с консолидацией партии вокруг Сталина шел процесс уничтожения политических и идеологических противников режима.

С этой целью в 1922 — 1927 гг. были организационно разгромлены, физически изолированы или уничтожены эссэры, меньшевики, анархисты; высланы из страны наиболее значимые представители гуманитарной интеллигенции. С момента установления советской власти шла борьба против Православной и Католической Церквей. С середины 1920-х гг. преследованиям стали подвергаться все конфессии. К 1939 Православная Церковь перестала существовать как национальный институт. Как социально значимый институт перестала существовать и сломленная чистками и политическими процессами (1937 — 1938 гг.) Красная армия.

Параллельно с разгромом организованных политических противников и национально значимых институтов террор был направлен против потенциальных противников. У террора была своя логика. Уничтожению прежде всего подлежали те кто был способен к организации сопротивления и кто мог его оказать. Это были оставшиеся на свободе члены существовавших партий и организаций (эсеры, анархисты), в том число и разгромленных фракций РКП: меньшевики, троцкисты, члены правой, левой и прочих оппозиций. Репрессированы были обладавшие опытом организации и борьбы старые большевики и герои Гражданской войны. Подлежали репрессиям бывшие царские офицеры, руководители кооперативного движения, дворяне, духовенство, все те, кого большевики рассматривали  как препятствие на пути строительства «нового общества» и кто не принимал норм и образцов поведения прокламируемых новой властью.

Кроме того, террор выполнял важную социально-политическую функцию. Как пишет современный историк Олег Хлевнюк, «форсированная индустриализация, ликвидация зажиточных крестьянских хозяйств и насаждение колхозов  идеологическая унификация и подавление любых форм инакомыслия были невозможны без широкомасштабного применения государством принуждения и террора»( 1 ).
В результате Гражданской войны, эмиграции, индустриализации, коллективизации и политики репрессий против инакомыслящих были уничтожены или лишены возможности заниматься профессиональной деятельностью целые социальные слои, в том числе те, что составляли культурную элиту российского общества (как те, кто принял революцию, так и те,кто ее не принял).
Были физически уничтожены поэты и писатели Николай Гумилев
(1886 — 1921),Николай Клюев (1887 — 1937), Осип Мандельштам (1891 — 1938), Артем Веселый (1899 — 1939), Борис Пильняк (1994 — 1937). Долгие годы провел в лагере замечательный поэт Николай Заболоцкий (1903 — 1958). В науке были разгромлены целые научные школы и направления исследований: в истории — по делу академика Сергея Федоровича  Платонова (1860 — 1933) были арестованы (январь 1930) и высланы из Ленинграда академики-историки Николай Петрович Лихачев (1862 — 1936), Матвей Кузьмич Любавский
(1862 — 1936), Евгений Викторович Тарле (1875 — 1955)( 2 ), а также ученики и сотрудники; вфилологии — разгромлен Институт русского языка (дело, по которому проходил будущий академик Дмитрий Сергеевич Лихачев); в биологии — школы основателя отечественной экспериментальной биологии академика Н.К. Кольцова (1872 — 1940) и основоположника современного учения о биологических основах селекции академика Николая Ивановича Вавилова (1887 — 1943).
Через тюрьмы, лагеря, ссылки прошли тысячи инженеров, агрономов, врачей, священников и учителей. Среди них те, кто в дальнейшем составит гордость отечественной науки: нобелевский лауреат по физике Лев Давыдович Ландау (1908 — 1968), создатель практической космонавтики Сергей Петрович Королев(1906 — 1966), крупнейшие советские селекционеры Павел Пантелеевич Лукьяненко (1901 — 1973) и Василий Семенович Пустовойт (1886 — 1972), авиаконструктор Андрей Николаевич Туполев (1888 — 1972) (3 ).

Писатель Илья Эренбург назвал в своих мемуарах («Люди,годы, жизнь») арест «лотереей». Ему возразил Александр Солженицын: «…не лотерея, а душевный отбор. Все, кто чище и лучше, попадали на Архипелаг».

Это понимали и простые люди. По словам матери, мой сосланный с Урала на Кольский полуостров дед (сельский печник и церковный староста) говорил своим детям: «Молитесь Богу за советскую власть. Здесь мы с хорошими людьм, а в деревне мы бы умерли с голоду».
Протоиерей Глеб Каледа вспоминает: «В 1929 г. Я( 4 ) задал вопрос маме: «Мама, а почему всех арестовывают, а нас не арестовывают?» Вот впечатление ребенка — почему всех арестовывают, а нас не арестовывают? Мать ответила: «А мы недостойны пострадать за Христа». Все мои пять первых духовников, — продолжает о. Глеб, — скончались там, в тюрьмах и лагерях: кто расстрелян, кто погиб от пыток и болезней.

В беспрецедентной по жестокости борьбе с политическими противниками и планомерном уничтожении неорганизованных миллионов граждан поражает только масштаб репрессий, а не они сами и их направленность. Террор и гражданская война со времен французской революции конца XVIII « рассматривались революционерами всех мастей как нормальное средство в борьбе с противниками. И лидеры большевиков не стеснялись говорить об этом: и Ленин, и Троцкий, и Сталин, и другие.

«Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная с расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как ни парадоксально это звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи», — писал Н. Бухарин, идеолог и жертва советского строя.

Большевистские лидеры не скрывали существования в стране сил, враждебных их власти. Более того, именно наличием таких сил оправдывались неслыханные репрессии и возведение террора в систему. Обоснованием террора был известный сталинский тезис о нарастании сопротивления со стороны классовых врагов по мере продвижения к цели Сталинский террор не исчерпывался насилием и физическим уничтожением реальных и потенциальных противников.

Особой формой борьбы за укрепление режима и устрашения потенциальных противников был моральный террор, направленный против многих миллионов родственников репрессированных «врагов народа» и тех, у кого было сомнительное, с точки зрения власти, социальное происхождение, и их детей (дворян, духовенства, царского чиновничества и офицерства, «кулаков», городской мелкой и средней буржуазии). Десятилетиями эти категории считались «лишенцами» — были лишены не только избирательных прав, но и возможности работать по специальности, жить в больших городах (система минусов»). Их дети не могли поступать в высшие учебные заведения. Не спасало даже участие лишенцев в Гражданской войне на стороне большевиков.

Средством создания и поддержания атмосферы морального террора были доносы. Предметом доносов могли быть: высказанная в случайном разговоре нелояльность по отношению к режиму, недоверие к официальной версии ареста известного деятеля, сокрытие социального происхождения и многое другое. Доносы вознаграждались продвижением по службе (на место арестованного), возможностью занять квартиру (комнату) арестованного. Атмосферу страха поддерживали пропагандистские кампании в поддержку доносов, например пропаганда «подвига» Павлика Морозова.

При этом не имели значения ни личность самого Павла (5 ), ни трагедия в его семье (ушел отец), которой воспользовались власти (совместный с матерью донос) для уничтожения его отца —Трофима Морозова бывшего председателя сельсовета( 6 )-, ни таинственное убийство самого Павла и его брата Феди (1932). Не был он и пионером. Но из Павлика Морозова сделали пионера-мученика, обличившего отца — врага советской власти и погибшего от руки кулаков. Такой пионер должен был стать примером для советской молодежи( 7 ).
Атмосферу этих лет очень точно передают слова поэта

Мы живем, под собою не чуя страны…
О. Мандельштам (1891 — 1938)
С каждым днем все диче и все глуше,
Мертвенная цепенеет ночь,
Смрадный ветр, как свечи, души тушит.
Не позвать, не крикнуть, не помочь.
М. Волошин (1877 — 1932)
Это было, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском болтался
Возле тюрем своих Ленинград.
А. Ахматова (1889 — 1966)

А вот свидетельство католического епископа Жан-Жака-Неве, который в конце 1920-х наблюдал за обстановкой в СССР из французского посольства в Москве: «Все плохо; люди взвинчены, руководители партии — Бухарин, Рыков, Томский и др. — ведут борьбу с огромной блеющей, перепуганной массой партийцев, ведомой кавказцем Сталиным, который, может быть, боится больше всех. Ужасно жить в стране где правит его величество Страх . …Все боятся, боятся себя, жены, брата, соседа… боятся утром и особенно ночью, боятся на заводе, в трамвае и в постели. Всеобщий страх, боязнь тюрьмы, смерти и жизни. Образ ада!»

У морального террора была еще одна функция — «воспитательная». С ее помощью власти пытались сломить сформировавшихся до революции людей. «Страх деформирует душ», написала в мемуарах Надежда Яковлевна Мандельштам, вдова великого поэта. «Нет большего порока, чем трусость»,— сделал вывод Михаил Булгаков. Эти неоднократно повторяемые на страницах «Мастера и Маргариты» слова звучат как рефрен в его романе. Показательно, что при первой публикации романа на страницах журнала «Москва» в 1966 — 1967 гг. большая часть из них была вырезана цензурой.

Самой распространенной и поощряемой властями формой морального «перевоспитания» человека было«публичное отречение»: дети отрекались от родителей, жены от мужей, мужья от жен, ученики от учителей. Отступничество открывало двери вузов, возможность сделать карьеру. Создавалось впечатление, что для детей репрессированных, раскулаченных и сосланных отречение было в тех условиях «единственным жизненным шансом»
В период разгрома научных, художественных, театральных школ публичным отречением от своего научного (художественного) руководителя ученики спасали свою жизнь и возможность профессиональной карьеры (такая ситуация описана в романе Юрия Трифонова «Дом на набережной»). От отца-священника отрекся будущий полководец Великой Степной войны маршал Александр Михайлович Василевский. Перед этой проблемой был поставлен поэт Александр Твардовский— чтобы стать «пролетарским поэтом» (его слова) должен был отречься от своего раскулаченного и высланного с семьей на север отца. ( 8)
Такой же шанс давали духовенству. В случае публичного отречения от сана (и Бога) бывший священнослужитель мог сохранить жить жизнь и даже получить работу. Таким людям предоставлялись налоговые льготы. Отступничество (предательство), разрушало семьи, уничтожало научные и творческие школы.
Другим распространенным средством морального террора в период массовых репрессий было обязательное участие организуемых на рабочих местах и в учебных заведениях митингах в поддержку показательных политических процессов. От присутствующих на них требовалось проголосовать «за» (поднять руку) смертный приговор очередной жертве Сталинского режима. От известных стране людей требовали подписи под коллективными и индивидуальными письмами с  осуждением очередных «врагов народа» и одобрением суровых приговоров. В партии дополнительным средством морального террора были регулярно проводимые «чистки».
В этой системе человек был обязан ежедневно и ежечасно демонстрировать активную лояльность коммунистической идее генеральной линии партии. Ситуация, в которой оказался в период «чистки» нормальный обыватель(9), описана Валентином Катаевым в сатирическом рассказе «Выдержал».
Показательно, что те, кто ступал на этот путь, становились самыми преданными сторонниками режима. Такими средствами создавался необходимый режиму «новый советский человек». Режиму была необходима любовь жертвы к палачу.

Спустя годы Иван Твардовский спросил своего знамени того старшего брата:
— Саша, скажи мне правду, как могло случиться, что ты писал хвалебные стихотворения о Сталине, пока он был живой? Как могло случиться, что ты так резко начал совсем по другому о нем, о Сталине?
— Я так чувствовал. Я подчинялся моим чувствам.

Точно так же режим старался сделать граждан страны соучастниками своих преступлений. Механизм формирования такой «любви» и «соучастия» описан психиатрами. Его прекрасно показал в блестящем памфлете против коммунизма «1984» английский писатель Джордж Оруэлл: «Он остановил взгляд на громадном лице. Сорок лет ушло у него на то, что бы понять, какая улыбка прячется в черных усах. О, жестокая, ненужная размолвка! О, упрямый, своенравный беглец, оторвавшийся от любящей груди! Две сдобренные джином слезы прокатились по крыльям носа. Но все хорошо, теперь все хорошо, борьба закончилась. Он одержал над собой по беду. Он любил Старшего Брата».

Известный австрийский (а потом американский) психиатр Бруно Беттельгейм писал (в книге «The informed heart: autonomy in а mass age» — «Просвещенное сердце: автономия в эпоху масс»), что в сознании человека все время должна находиться сформированная им самим черта — граница, которую никогда, ни при каких условиях нельзя переступать. Cовершая поступок, находящийся за этой чертой, человек просто перестает быть собой, и поэтому его существование уже Iне имеет смысла и с ним можно делать все, что угодно.

А потом безразлично, что было вначале,
с какой целью все это свершали.
Тот, кого так переделать сумели,
будет пригоден для всякой цели,—

написал немецкий драматург и режиссер Бертольд Брехт (пьеса «Что тот солдат, что этот»).
ХХ съезд КПСС (февраль 1956 г.) осудил культ личности Сталина и всю систему террора. Последовала массовая реабилитация жертв репрессий. Больше всего КПСС сопротивлялась реабилитации, и возвращению запрещенных к упоминанию( 10 ) имен тех, кто никогда не верил во «всепобеждающее учение» или сопротивлялся ему, кто усомнился в нем и добровольно вышел из РКП-ВКП(б)( 11 ), кто осудил коммунизм, кто не вернулся из разрешенной командировки за границу, кто покинул страну. В то же время вопрос о возможном существовании организованного сопротивления режиму и Сталину (например, заговора военных) так и не получил разрешения. В официальную концепцию, согласно которой Сталин наносил удары «по своим», существование массового сопротивления и даже инакомыслия в советском обществе не вписывалось.
Обществу был навязан тезис об отсутствии массового сопротивления, о пассивном поведении обескровленного мировой войной, революцией и Гражданской войной населения, активная часть которого либо погибла, либо эмигрировала. Следы этой версии мы находим и в знаменитой книге Алекандра Исаевича Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ».

«Если бы во времена массовых посадок, например вЛенинграде, когда сажали четверть города, люди бы не сидели по своим норкам, млея от ужаса при каждом хлопке парадной двери и шагах на лестнице, — а поняли бы, что терять им уже дальше нечего, и в своих передних бодро бы делали засады по несколько человек с топорами, молотками, кочергами, с чем придется? Ведь заранее известно, что эти ночные картузы  не добрыми намерениями идут, — так не ошибешься, хрястнув по душегубцу. Или тот воронок с одиноким шофером, остaвшийся на улице, — угнать его либо скаты проколоть. Органы быстро бы недосчитались сотрудников и подвижного состава — и, несмотря на всю жажду Сталина, остановилась бы проклятая машина!
Если бы… если бы… Мы просто заслужили все дальнейшее( 11 )

А вот вывод автора двухтомного исследования по истории России в советский период Алексея Константиновича Соколова: «Что же заставляло людей поддерживать этот чудовищный конвейер и даже жаждать крови? Объяснение следует искать не только в системе власти и механизмах манипулирования, массовым сознанием. Общество оказалось подготовленным к восприятию подобных явлений. В нем не было к тому времени ни одной устойчивой социальной группы. Оно почти сплошь состояло из людей, потерявших связи со старой социальной средой, утративших прежние нравственные и моральные ориентиры, определяемых по пословице «ни в городе Богдан, ни в селе Селифан». Такие люди представляет бой благодатную почву, на которой могут прорасти любые семена. Отсутствие правдивой информации и усиленное внедрение в массовое сознание неких стереотипов и стандартов поведения сопровождались таинственностью и неизвестностью происходившего наверху. Срабатывали примитивны штампы вроде «нет дыма без огня», «зря у нас не сажают вносившие свою лепту в натужный и поддельный энтузиазм в кампании по выявлению и разоблачению врагов народа, граничивший с кликушеством. Немалую роль играли, как выясняется сегодня, и шкурные интересы, стремление продвинуться по службе и занять место оклеветанного коллеги, получить привилегии, занять освобождаемую жилплощадь и пр. В какой-то мере «ежовщину», вслед за рядом авторов, можно считать порождением «общества разрушенных структур» Нужно было время, чтобы новые социальные группы, возникшие в процессе «социалистического наступления», начали осознавать истинные свои интересы. «Ежовщина», без сомнения, имела свою социальную подоплеку»( 12 ).

Горькие и несправедливые слова. Все годы советской власти до начала Отечественной войны не прекращалось сопротивление сталинскому режиму. Но замечание о неспособность разрушенных социальных групп защищаться и защищать своих совершенно справедливо. Именно на разрушение общественных связей и был направлен террор. И именно крепкие социальные связи позволяли людям оказывать Сопротивление.

1. Хлевнюк 0.8. Государственный террор в 30-е годы // История поликих репрессий и Сопротивления несвободе в СССР. М., 2002. С. 118.
2.   Впрочем, впоследствии Тарле еще попадет в фавор к Сталину.
3. В книге «Трагические судьбы: репрессированные ученые Академии . i СССР» приведен список из 105 академиков и членов-корреспонден-. АИ СССР, репрессированных в разные годы.
(4) Ему тогда было семь лет. — Примеч. авт. 2 Каледа Глеб, протоиерей. Очерки жизни православного народа в годы гонений: Воспоминания и размышления //Альфа и Омега. 1995. № 3С. 138.
(5) Это был болезненный 13-летний мальчик, едва умевшии читать ученик второго класса.
(6) Власти обвиняли его в том, что он снабжал спецпоселенцев документами, позволявшими им вернуться в родные места
 (7) Мне рассказывали, что в канун Великой Отечественной войны во Всесоюзном пионерском лагере «Артек» был проведен съезд детей ( немногочисленный, кажется, немногим больше 20 ребят), которые донесли на своих родителей.
(8)«Мне предложили… отказаться от родителей, и тогда мне не будет препон в жизни» (из письма Твардовского критику Анатолию Тарасенко, в январе 1931 г.).
(9) По выражению О. Мандельштама, «какой-нибудь честный предатель, проваренный в чистках как соль».
(10) На имена этих людей нельзя было ссылаться в положительно
смысле, их труды не издавались, музыка не исполнялась.
Как, например, писатель Андрей Платонов.
(11)- Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. T . 1. Paris , 1989. С. 24.
(12) Соколов А.К’. Курс советской истории. 1917 — 1940. М., 1999. С. 237 —